Реальность и
вымысел
Кино
— это подделка под реальность, — пишет автор, считая, что в этом утверждении
нет ни доли преувеличения. (Кстати, преувеличение — вполне законный
стилистический прием сценаристов.) Ибо только компоненты картины можно так вольно
организовывать, выстраивать в порядок, смешивать, превращать в объекты
манипулирования. Время, пространство, сюжет и персонажи вырисовываются и
перекраиваются по воле сценариста и для его удобства. Актеры, часто хорошо
знакомые зрителям как реальные люди, изображают персонажей, которыми,
разумеется, они не являются. Они действуют в ситуациях, срежиссированных до
мелочей с помощью грима, костюмов, париков, света. Они декламируют заученные
диалоги, которые, как всем известно, написали сценаристы и т. д.
Более
того, как знает даже новичок в киноискусстве, сцены фильма развертываются на
экране не в той последовательности, как были сняты. Даже большая часть диалогов
вероятней всего была записана — и перезаписана — в другом месте и в другое время.
Конечно, публика не должна об этом думать, глядя на экран.
Действительность
доступна бесплатно на улице. Зрителям нужна не правда, а сладкая,
соблазнительная ложь, — говорит Уолтер. "Откровенно говоря, задача
сценариста — умело и обаятельно лгать" (с. 29).
Однако
у некоторых драматургов, особенно начинающих, наблюдается саморазрушительная
тяга к реализму. Конечно, она имеет прямое отношение к самой природе кино, его
технологии, его традициям.
Когда
Томас Эдисон изобрел свой кинескоп, он тренировался на всем, что двигалось.
Первые фильмы Эдисона — только о движении карет, трамваев, пешеходов, снующих
по улице за окнами его мастерской-студии. Простого движения было достаточно, чтобы
заворожить публику, но на пороге века кинематографисты осознали необходимость
синтезировать действия и события, придать случаям и происшествиям некоторое
подобие порядка, чтобы задержать внимание аудитории хотя бы на несколько минут.
Эти
первые шаги раннего кино, регистрировавшего реальность, наряду с портативностью
камеры объясняют, по крайней мере отчасти, упорное стремление кино- и
телесценаристов к правдоподобию.
Несмотря
на то, что большая часть кинопроцесса происходит сегодня не на натуре, а в
павильонах студии, любого, кому случится быть на съемочной площадке с
декорациями, не может не поразить удивительное сходство с натурой. Кинокамера —
чудесный аппарат, позволяющий изображать вещи даже реальнее, чем они есть на
самом деле.
Как-то
на одной из голливудских студий Уолтеру пришлось пройти мимо декораций
небольшого американского городка. Жара в тот июльский день стояла
немилосердная. Но городская площадь была подготовлена под съемки зимнего
эпизода: везде толстым слоем лежал сухой белый порошок, с сугробами у машин и
стен домов. По имитированной заснеженной дороге были проложены четкие отпечатки
колес машин, полупрозрачные виниловые сосульки свисали с водосточных труб и
карнизов окон. Эффект зимы был таким сильным, что даже в такой знойный день
Уолтер невольно поежился и поднял воротник. Точной передачи холода было более чем
достаточно, чтобы вызвать у человека вполне натуральный озноб.
Следует
признать, отмечает автор, несмотря на все недостатки, Голливуд всегда достигает
необыкновенного совершенства в создании первоклассной копии действительности.
Именно
не к реализму, а к этому слепку с реальности должны стремиться сценаристы. Ибо
жизненные, правдивые сюжеты с реальными, правдоподобными героями противоречат
главному постулату сценарного мастерства — они скучны. Ведь с бытовыми проблемами
люди сталкиваются каждый день. А в жизни господствует скука.
И
слава богу, восклицает Уолтер. Потому что без нее не нужно было бы ни
искусство, ни творчество в целом, ни кино в частности.
Автор
советует остерегаться тех фильмов, которые претендуют на роль носителей
скрупулезной истины. Лауреат Нобелевской премии, физик и математик В. Вайскопф
считает, что истина существует в двух видах: внешняя истина и внутренняя
истина. К первому типу относится истина, противоположное значение которой — ложь.
Обратное понятие второго типа истины — неким образом тоже истина. Поисками именно
второго вида истины занято искусство. Истина этого порядка предполагает нечто
большее, чем точное знание числа горошин в чашке. |